Space: сто одна история Сюрреализма - Рим Дик

и прошлых. Виды, что зародятся в этой новой галактике, где мы обитаем, можно назвать новым витком эволюции вселенной — её ростом. И новые законы, которые станут частью мира полностью изменят свойство нашей планеты, и скорость света, с которым мы путешествуем во времени, станет ничто иным, как обычным шагом по асфальту котом на земле. Законы нового мира не будут соприкасаться с прошлым, и скорость света для неё станет скоростью замедленного от удара об бетон мячика для пинг-понга. Эфир будет поглощать законы прежних вселенных, чтобы сотворить законы новой.

И в такой вселенной появиться возможность родиться прежде всего новому виду, который не мог бы существовать в другой. Взглянуть только на впадину около водопада на планете, застрявшей в щели на земле, и в ней непринуждённо ходят крохотные человечки, покрытые шерстью, как обезьяны и таскают на руках вёдра с водой и наполняют маленькие бочки. Те, что поменьше собирают высохшие листья деревьев и ветки от них, чтобы натопить баню, заварить на пламени чай и вскипятить воду в напёрстке. Здесь есть и те, кого приручили — животные размером ещё меньше, каким-то неподдельным образом похожие на хомяков, но только говорящих на каком-то другом языке. Возможно, этот хомяк когда-то жил в другом мире отличный от этого, и случайно попал сюда. Хомяк не глуп, но всё же любит притворяться им, чтобы меньше работать. Бывает же, когда что-то идёт наперекосяк и случаются несчастья и есть вероятность пораниться, хомяк высчитывает эти вероятности и меняет что-то в том мире, где живёт и несчастья минуют семейство шерстяных людей.

Человечки выстроили домики и топят печь, из окон домов доносится писклявые голоски и аромат испекаемого ими хлеба из молотого зерна пшеницы выброшенный ветром, что они добыли близь водопада, и зажигают почки деревьев обвалявшийся в смоле липы, как свечу. Завешивают окна добытой ими где-то паучьей паутиной и садятся за стол. Отломив кусочек хлеба, они принюхиваются к ней и закатывают глаза от удовольствия и улыбаются друг другу, и обмениваются кусочками трижды между собой, и утопают зубами в мякоть. Корочка хрустит, на глазах шерстяных человечков появляются слёзы, которыми они наполняют пустые стаканы из завёрнутого и заклеенного смолой листа. Сверху доливают обычную воду из вёдер, и что-то бубня, доедают хлеб запивая им. За этой трапезой им не удастся сполна наесться, и тому быть, они достают из печи нечто другое, не из пшеницы. Скорченного от боли таракана с разломанными лапками. Бывает так, оказывается, что слёзы этих человечков — это сахар. Но не все виды слёз подходят для воды. От радости у них идёт слеза со вкусом сахара, а от печали соли. Они плачут над телом таракана, им жалко его, они молятся какому-то придуманному божеству и стучат по столу и откусывают тельце мёртвого насекомого намазывая слезами. Непередаваемо. Сочно и вкусно. Хомяк предпочитает целый кусочек зерна. Отточив зубы, ложится спать на спину и начинает сопеть. Свеча из почки догорает и наступает ночь, когда солнце пропадает за верхом щели. Свеча не столь для света, сколь для тепла и уюта.

Кто бы мог подумать, что взрыв может породить что-то меньше, чем наша планета, и не грех будет предположить, что на той планете есть своя такая же щель с другими видами существ меньше их самих. Разве не удивительно жить в новом мире и познавать его заново? Планируешь обследовать новые горизонты, путешествовать по иным мирам и временам, а оно прямо под ногами и бурлит жизнью.

Подойдёшь к дереву, схватишься за ствол её, потрясёшь и с ветвей посыпятся русалки. Вонзятся они в кожу, как клещи и заплывут под неё прямо в вену, как в речку родную. Покроешься волдырями от укусов их. Трудно будет их вытащить из-под кожи, пинцета будет недостаточно, придётся травить железом из мяса, поглотить много его, чтобы у них началась аллергия. Выпрыгнут они тогда из вас и поползут на дерево ожидать другого глупца удосужившегося их потревожить. Не по воле своей такие рождены они, по случайности всякой произошедшей во вселенной.

Наклонившись испить воды, на вас запрыгнет выброшенный в реку ботинок, пытаясь поглотить вашу ногу и стать частью вас, этот ботинок любит, когда на него наступают. Внутри него будут сидеть окуни-завоеватели с вялыми водорослями попытающиеся утыкать вас и связать. Но, к сожалению, не смогут. Хватит лишь подуть на них, как их чешуя станет сухой, губы обсохнут, глаза слипнутся, и они будут просить пощады и желать, чтобы их выкинули в реку. Выкинете вы их в реку, они выплывут и будут кидаться ракушками и камнями, станут кричать на вас и требовать уважения к их виду. Скажут они вам ещё, что придёт время, когда миром будут управлять рыбы и все люди станут их рабами, что будут возить их на спине на седле в специальном аквариуме. Стоило бы над ними сжалится и порадовать их, поместив в цирк, где они будут помыкать людьми и думать, что это они управляют ими, а не люди рыбами. Глупость их несоизмерима величинами людскими. Махнут хвостом тогда окуни и скроются под водою речной и будут чертить планы на водорослевым блокноте чернилами кальмара плавником чёрным по зелёному.

Стоило мне сесть от удивления на камень, как камень тот встал, и потребовал извинений. Он плакал камешками и катался по песку вытирая глаза. Извинился, после чего камень лёг на то же место и уснул, потребовав уйти прочь из пляжа, на котором теплится. Грустно стало вдруг, как камню одиноко здесь, и тепло чтобы получить ему нужно лежать под солнцем, а не в окружении себе подобных. И видно было в то мгновение, как слезы замешкались и уткнулись в пузо камня и уснули вместе с ним.

Места уже и не было, где можно было полежать или посидеть. Знали ли вокруг меня другие на меня похожие о том, что происходит после перерождения вселенной или я был первым кому это удалось узнать и познать на своей шкуре? Видимо случилось то давно, и русалки, и окуни, и камни успели эволюционировать и время для них шло совершенно по-иному нежели нам.

По пути мне встретились странные растения, которые шагали по песку с рюкзаками на спине, где сидели семена — их дети. Дабы не спугнуть их, мне пришлось наблюдать за ними тихо, ведь стоило наступить на них, жизни пришёл бы конец. Они шептались на языке